У власти ни родни, ни друзей нет - Ричард Евгеньевич Артус

ровным счетом наплевать. — Один посмотрел на собравшихся внизу людей. — А вот мне, для поднятия авторитета, пожалуй, в самый раз будет. Так что, пока мы тут твою Ирму дожидаемся, — посмотрел он на Андрея, — я, пожалуй, сыграю роль спасителя, благодетеля и миротворца. Грешен, — подмигнул он своим единственным глазом Глафире, — люблю иногда в лучах славы перед людьми покрасоваться.

 5

Время от времени на ниве демократии вырастают отменные диктаторы…

Рано, или поздно, но мне все равно пришлось бы снова вернуться в мир. Мое добровольное заточение не могло длиться вечно. Вот только возвращаться, мне ни капли не хотелось, даже после того, как оборвалась нить, связывающая меня с тем миром, где сейчас находились Ирма с сыном, и все остальные, кто был мне в той, или другой степени дорог. Стараниями лешего, ничто не напоминало о том, что здесь когда-то было городище. И как только ему удалось, за столь короткий срок, вырастить лес на месте города? Хотя чему тут удивляться, лес ему дом родной, и все здесь в его власти. Благодаря этому, я особо ни в чем не нуждался, но время от времени приходилось выбираться из своей берлоги. Сам-то я, не пахал, да не сеял, поэтому за хлебушком приходилось ходить к людям. И однажды, уйдя из своего жилища, я так туда больше и не вернулся. Черт меня дернул наведаться в Полоцк, а может и не черт, кто его теперь знает.

Придя в город, я быстро закупил все для себя необходимое и уже выбрался к городским воротам, когда столкнулся с дружинниками. До сих пор не пойму, чего они тогда ко мне прицепились. Но, слово за слово, а у меня еще настроение хреновое было, завязалась потасовка. Может я и долго в одиночестве просидел, но вот как кому нос расквасить, сноровки не растерял. И теперь, отобрав у одного из дружинников сулицу, охаживал ею по спинам трудяг ратного дела.

— Что здесь творится? — Оторвал меня от моего занятия голос, донесшийся из-за спины. Оглянувшись, я увидел кавалькаду всадников. Перед которой на боевом коне восседал, судя по одеждам, кто-то из местных бояр. — За что ты дедуля воинов княжеских копьем, как палкой лупишь?

— А чтобы не приставали к добрым людям. — Буркнул я себе в бороду. — Вот же злыдни, лошадку мою напугали. Где мне ее теперь искать? — Огляделся я по сторонам, но коника своего нигде не увидел. — Кикимору вам на ночь в постель. — Плюнул я сгоряча себе под ноги. — Опять теперь идти на рынок товаром закупаться? Только у меня от денег кошель не ломится. Вот же напасть.

— Не ругайся дед. — Засмеялся подъехавший ближе боярин. — Сыщем мы твою лошадку, вместе с товаром. Ты лучше ответь, где так ловко биться научился?

— Дурное дело не хитрое. — Окинул я оценивающим взглядом всадника. — Да и повоевать в дружинах разных за свою жизнь доводилось. — О том, что я вроде как не дедушка, решил промолчать. Со стороны-то, со своей бородищей, да слегка прибелёнными космами действительно, прямо дед старой. Но это, наверное, и к лучшему, может быстрее отстанут, да разойдемся своими дорожками.

— А снова дружинником стать не желаешь? — Свесился он с седла.

— Нет. — Мотнул я головой. — Не имею ни малейшего желания.

— А в наставники ко мне пойдешь? — Подъехал к боярину, молодой парень. — У тебя есть чему поучиться, а платой я не обижу.

— А ты кто такой? — Глянул я на парня, нахмурив брови. Боярин хотел возмутиться моей наглости, но юноша остановил его движением руки, и, приосанившись в седле, гордо ответил.

— Я Бречислав. Князь Полоцкий. А тебя как звать, величать?

— Ставром люди звали. — Назвался я другим именем на всякий случай.

Вот так, и стал я княжеским наставником, и обратно уже не воротился, связав свою судьбу на долгое время с Полоцком, и его князем.

Между тем, Владимир, сидя в Киеве, решал, что ему делать со ставшим вдруг непокорным сыном, что очень на него не походило, как впрочем, и на его братьев от Аллогии, особых хлопот за время своего правления не доставивших. Казалось бы скандинавская боевая кровь бурлить в жилах должна была, ан нет, тихими да кроткими, сыновья уродились, и о ратных подвигах особо не помышляли, и тут вдруг такое. Развязывать междоусобную войну? Туровское княжество молодое, еще толком не очень-то и окрепшее, особых неприятностей не доставит, но есть причины, по которым такое принятие развития событий, нежелательно. Дело тут вовсе не в отцовской любви к сыну, эта самая любовь, дело десятое. Тут другое. Прежде всего, экономические интересы. Ну и естественно, не стоит со счетов сбрасывать родство Святополка с Болеславом. Польский князь, явно хотел бы вернуть обратно, утраченные Червеньские земли, и уж точно воспользуется, представившемся для этого случаем. Ведь неспроста, духовник его дочери, Рейнберн, с местным епископом Анастасом вдруг дружбу водить начал. Тут и так чернь религиозную реформу не жалует, и такая странная дружба, между противоборствующими кланами напрягает. Уж не готовится ли заговор против него самого, родимого? А ведь вполне все на это и смахивает. Посадят безбожника Святополка в Киеве, люд простой сразу угомонится. Болеслав себе земли вернет, в счет оказанной поддержки, а этот самый Рейнберн, вкупе с Анастасом, на себя управление делами церкви возьмут. Факты может и за уши притянуты, но в таком деле, лучше перебдеть, чем недобдеть, здоровее будешь.

— Так. — Приняв решение, перестал стучать он пальцами по подлокотнику кресла, на котором сидел, и, посмотрев на стоявшего напротив тысяцкого Броню, приказал. — Собирайся, в Пинск поедешь, где по нашим данным Святополк дружину собирает.

— Так ведь и мы еще не всех собрали. — Изумленно возразил князю тысяцкий.

— С дружиной тут и без тебя разберутся. — Хмуро посмотрел на Броню Владимир. — Ты не воевать едешь, а сына моего Святополка, в гости на переговоры звать. Так что, крутись, как хочешь, что угодно обещай, но он должен ко мне в Киев прийти, и желательно без своей дружины. Коль все уяснил, то ступай и с отъездом не мешкай, ныне каждый час дорог.

Тысяцкий, тяжело вздохнув, развернулся кругом, и слегка сгорбившись, молча вышел из княжеских покоев. Время, когда можно было не только спорить, но и смело возражать князю, как-то незаметно прошло. Княжеская власть все более укреплялась, поплевывая сверху на прошлые свободы, да вольности. Поэтому, выругавшись про себя, и послав всех, и вся, ко всем известным нечистым силам, тысяцкий, выйдя из терема, сел на коня, и отправился выполнять приказ. История умалчивает,